Давайте поговорим о грустном. Например, о национальной идее и это относиться не только к Москве, как многие могут подумать. Это относиться и к нам – жителям замечательного города Владивостока.
То есть национальная идея – это не грустное. Вряд ли может быть грустным то, чего нет в природе. Веселым – может. Вот - счастье, например. Его нету, а вещь оно веселая. А грустным – никак. Но мы все же поговорим о грустном. С небольшим авторским отступлением в начале.
Дело в том, что мне нравится моя страна. Я хочу жить в ней и умереть в ней же. Она переживает не лучшие времена. Ну, тут уже начинается жвачка, мы ее опустим. Короче, понятно. Но что-то в ней мне все время казалось недостающим. Я все никак не мог сформулировать – что. И тут как-то – понял.
Есть в Португалии такой жанр народных песнопений. Называется - фадо (подозреваю, что по-португальски это будет звучать как - фаду, но хлестаться за это не буду, не полиглот, увы). Так вот, это самое фадо значит для Португалии не меньше, чем фламенко для Испании или босса-нова для Бразилии. Или танго для Аргентины. Повсеместная музыка.
И была в Португалии женщина по имени Амалия Родригес, которая это самое фадо исполняла лет пятьдесят с лишним – вплоть до самой своей смерти, а прожила она семьдесят девять лет. Женщина была чудная, после революции 1974 года почем зря крыла социалистов, причем даже в песенной форме, за что ее, всенародную любимицу, на старости лет объявили фашистским прихвостнем. Но ее все это мало заботило: она за свою жизнь записала около ста семидесяти пластинок и снялась в куче фильмов. Работала до самой смерти. Социалисты могли вякать что угодно – ее бы в обиду никто не дал, да и ей они были безразличны, она была женщина упрямая: например, даже при наличии всех метрик, указывающих на то, что родилась она 23 июля 1920 года, утверждала, что появилась на свет первого июля. Почему? А ей так больше нравилось.
К чему все это я? А вот к чему. Однажды, теплым днем 6 октября 1999 года Амалия Родригес тихо скончалась от старости. И когда до тогдашнего премьер-министра Португалии Антонио Гутьерреса дошло это известие, он объявил по всей стране трехдневный траур. И даже беспечные лиссабонские рыбаки не ходили ловить рыбу в эти три дня. Потому что, как было сказано в официальном заявлении, умер голос Португалии. Ни больше, ни меньше.
И вот, когда я читал всю эту историю, мне показалось, что я нашел ответ на мучивший меня вопрос – чего же мне недостает в моей стране.
Голоса
Не поймите меня буквально – я не имею в виду непременно какую-нибудь певицу. Мне просто интересно – а есть ли в государстве нашем российском человек – не большой президент, а человек культуры, по которому у нас могли бы объявить трехдневный траур?
Увы
Когда умер Сахаров, на улицу вместе со скорбящими вывалила толпа всякой сволочи, публично выражавшей свою радость этим фактом. Когда умер Рихтер, об этом хмуро сказали в новостных программах, да после пустили в течение полугода несколько фильмов о нем – один просто гениальный. Но и тут было далеко до траура. Впрочем, Рихтер – все же фигура элитарная, не совсем нам подходит.
Ведь для того, чтобы объявить трехдневный – да хоть бы и однодневный - траур по кому-то, кто умер своею смертью, главе государства надо четко представлять, что по кухням в это день не останется половины населения, шипящей в кулак или даже пьющей водку от радости. Глава государства должен отчетливо понимать, что вот именно этот человек – был для всех. Был Голосом. А для этого что нужно? Для этого нужен, в первую очередь, человек.
Нет, я знаю все аргументы против: Португалия – страна маленькая, не слишком пестрая по национальному составу. Там легко объединиться вокруг чьей-то фигуры. У нас же, согласно недавно проведенному блиц-опросу, каждый второй москвич не знает, что в этом году исполняется триста лет Санкт-Петербургу. Чего уж там говорить о людях и о провинции, если в Москве целые города пропадают.
Но все же, когда умер Синатра, скорбела вся Америка. А Америка почти континент занимает, и уж кого там только нет. От русских евреев до зулусских православных. А вот поди ты. Так что дело не в человеке. То есть, без человека не будет ничего, но и с ним как-то не очень получается. И не надо говорить мне, что такого человека у нас быть не может, потому что у нас жиды и кавказцы, и нету нам, коренным россиянам, продыху. Есть ведь пример. И все его знают.
Володя
Лично я – а уж мне было до бороды расти еще и расти – узнал о его смерти в Узбекистане, где – так уж вышло – жил и по сей пору живет дед мой по матери. Навещали мы его в тот год и месяц. И вот даже там – сообщили. Со слезами на глазах. Володю можно сколько угодно не любить. Я и сам сейчас его не то чтобы не люблю, но почти к нему равнодушен. Почти - это в отрицательную сторону. Но тогда – тогда все было по-другому.
Вот все говорят о некой элите. Мол, элиты нам не хватает, и потому мы так лапу сосем и американцам прислуживаем. Была бы элита – она бы и американцев ботинком бы забила, и нам благоденствие устроила. Чушня это собачья. Элита, кончено, нужна, но для других целей. Не чтобы народ сплачивать и не чтобы американцев по полю ушанкой гонять. Элита на то и элита, чтобы народ ее презирал и называл всякими словами. От интеллигента до жида и очкарика.
Амалия Родригес не была элитой. Она плясала на столах в барах, будучи юной барышней, она продавала на улицах Лиссабона мандарины, она пекла пирожные на фабрике и торговала дешевыми украшениями в сувенирной лавке. Но когда она умерла, даже элита отложила в сторону свое пренебрежение торговцами мандаринами.
Просто – она не была пошлой. Она не была народной певицей Аллой Борисовной, один день из жизни которой не брезгует делать на полосу даже газета Известия. Она не была жизнерадостным идиотом Филиппом Бедросовичем.
И Володя – как ты к нему ни относись – не был уличен в пошлости. Хотя – парадокс – сочинял иногда и пошлятину. Его баллады к байке про рыцаря Ивангое – это что-то. Фраза про корсаров, которые покидали тонущий корабль с кольтом в руках – верх исторической компетентности. Однако пошлость – понятие глобальное. Она прилипает скорее к человеку, чем к его творениям. И прилепляет ее к нему – время. Таков и был мой себе ответ на вопрос, мучивший меня многие годы.
Мы живем не в тяжелое время. Мы живем в пошлое время. Во время, когда сам воздух не дает родиться на свет человеку, по которому потом объявят национальный траур. Да, кончилась эпоха малиновых пиджаков – но остался сомнительный национализм, дураки-журналисты, дураки-эстеты, пишущие про Нобелевскую премию Пелевину с Быковым и Прохановым. С дураками, как показывает опыт советской власти, можно бороться и приказным порядком. Но лучше все же – эволюционно.
Короче, болтовня эта все насчет национальной идеи. Национальная идея не рождается в пошлом воздухе. Придумать ее нельзя. Пощупать – тоже. Ее можно только озвучить. Голосом. Тем голосом, по которому не стыдно объявить национальный траур, когда он замолкает. Пока его нет – нет и национальной идеи. Национального согласия. Ничего, собственно, нет.
Где его взять, этот Голос? А я почем знаю? Ждать, наверное. И стараться, если есть силы и разумение, гнать от себя пошлятину. Меньше прогибаться перед Аллой Борисовной. Не так охотно смотреть телевизор. Да мало ли способов. А еще лучше спросите себя давно вы слушали советские песни? Нет, не песни гимна или песни пионеров. Житейские песни, песни водителей машин, песни солдат и матерей. Вы будете удивлены той душевностью, которой они вас зарядят. Ни одна раскрашенная "красавица" Европы или Америки никогда не споет, так как авторы той давно забытой, той, что с нами всегда – эпохи душевного спокойствия и благополучия.
Автор - Артем Рондарев
